В.А.Потто. Кавказская война. Том I. За кавказом. Глава ХV. Генерал Несветаев

Василий Александрович Потто

Кавказская война

ТОМ I

От древних времен до Ермолова

ЗА КАВКАЗОМ

Глава ХV. Генерал Несветаев

Имя Несветаева принадлежит к популярнейшим именам на Кавказе. Он - один из тех, на которых - по справедливому выражению историка - покоятся славные традиции кавказского войска.

Вся жизнь Петра Даниловича Несветаева с самых молодых лет прошла среди бранных тревог и русской полковой жизни. Происходя из мелкопоместных дворян Ярославской губернии, он начал службу еще в 1773 году рядовым в лейб-гвардии Измайловском полку. Оттуда, с производством в офицеры, он назначен был в один из армейских пехотных полков, с которым и участвовал в финляндской кампании. Здесь, в бою у деревни Старкупес, в 1788 году, Несветаев был ранен картечью в голову и заслужил за отличия в делах два чина: секунд- и премьер-майора. Когда мир был заключен, полк перевели в Литву, и Несветаеву пришлось участвовать в делах при Гродно и Вильно. И уже здесь обратил на него внимание бывший тогда военным начальником края князь Цицианов, отличивший в молодом офицере качества будущего талантливого деятеля на военном поприще. При императоре Павле служебные повышения Несветаева шли чрезвычайно быстро: в 1797 году он был произведен в подполковники, в следующем году - в полковники, а еще через год - в генерал-майоры, с назначением вместе с тем шефом Саратовского пехотного полка, квартировавшего тогда в Рязани.

Привольная стоянка в одной из богатейших русских губерний дала Несветаеву возможность устроить и привести полк в блестящее состояние, и когда, по прошествии четырех лет, именно - в начале 1804 года, он был передвинут в Грузию по случаю персидской войны, то князь Цицианов писал государю, что ему "мало доводилось видеть таких прекрасных полков, как Саратовский".

Этому много способствовал и личный характер самого Несветаева: он был человек одинокий и в высшей степени бескорыстный, собственные его нужды были весьма ограничены; жизнь он вел самую простую, настоящую солдатскую, и все, что имел, обращал на помощь солдатам и бедным офицерам; последние всегда были обмундированы и снабжены всем нужным на его счет. Притом он был тактичен и деликатен и умел обходить острые стороны благодеяний; все давалось им тогда взаймы и даже записывалось в долговую книгу, но затем в возврат от офицеров уже ни ничего и никогда не требовал. Когда же должник по какому-нибудь случаю выбывал из полка, Несветаев своей рукой вычеркивал в книге долг и, прощаясь, говорил только: "Христос с тобой! Прощай, брат, не поминай нас лихом, а мы с тобой совсем квиты".

Враг сухой формалистики, он не терпел вместе с тем упущений по службе, и можно себе представить, как его любили, как привязывались к нему солдаты и офицеры и какой действительно образцовый должен был быть Саратовский полк его.

Самому Несветаеву не пришлось участвовать в персидском походе 1804 года. Задержанный служебными делами, он остался на Линии, рассчитывая догнать свой полк на почтовых, но по прибытии во Владикавказ он узнал, что сообщение с Грузией прервано внезапным восстанием осетин. Положение дел, которое застал Несветаев во Владикавказе, было далеко не блестяще. Неосторожное и иногда жестокое обращение некоторых русских чиновников с осетинами давно уже подготовляло почву для ропота и для успешного подстрекательства со стороны разных пронырливых личностей, и осетины, наконец, ждали только удобного момента для открытия возмущения.

Случай к тому скоро представился. Осетины воспользовались отсутствием в Грузии войск, ушедших к Эривани, и изолированным положением нескольких русских постов, разбросанных по Военно-Грузинской дороге, чтобы поднять знамя восстания. Тагаурцы, а вслед за ними и другие племена, жившие по Арагве, обложили эти посты и, пользуясь гористой местностью, прекратили сообщение Линии с Грузией.

По первому известию об этом князь Цицианов отправил в Тагаурское ущелье подполковника Эристова с приказанием восстановить порядок. Фамилия Эристовых (от "эриставов" - титула осетинских владельцев) всегда имела влияние на осетинские племена, к которым принадлежали тагаурцы, а потому Цицианов вполне рассчитывал на успех экспедиции. Но вышло иначе. Когда Эристов прибыл в Ананур с ротой Севастопольского полка, то нашел восстание уже в полном разгаре; мятежники не слушали никаких увещаний и принудили его отступить к Тифлису. Вслед за тем тагаурцы потребовали очищения Ларса, где стояла рота Казанского пехотного полка, охраняя вход в Дарьяльскую теснину, и скоро поставили эту роту в положение поистине отчаянное. Окруженная со всех сторон мятежниками, она совершенно не имела провианта, так что солдаты в течение целого месяца питались почти одним только щавелем, добывая немного хлеба от самих тагаурцев же за одежду и даже за амуницию. Когда же все, что можно было продать, было распродано и когда даже съедобной травы уже не стало, комендант крепости, майор Щигалев, решился отступить во Владикавказ, чтобы спасти, по крайней мере, остальных людей от голодной смерти. Падение Ларса передало в руки мятежников весьма важное в военном отношении Дарьяльское ущелье и безмерно затруднило усмирение мятежа.

Через Дарьяльское ущелье толпы осетин прошли к деревне Стефан-Цминде и обложили замок, где засела русская рабочая команда из тридцати четырех солдат, под начальством полковника Дренякина. Вместе с ней попал в засаду и преданный России сам владелец этой деревни, правитель Хевсурского округа майор Казбек, которому мятежники тщетно предлагали принять над ними начальство. Два дня шла перестрелка, а на третий положение осажденных неожиданно сделалось отчаянным вследствие измены, обнаружившейся среди самого гарнизона, и жители один за одним стали перебегать к мятежникам. Истощив все средства обороны, русская команда должна была сложить оружие, и вместе с Дренякиным взята в плен, а на Казбека осетины наложили большую контрибуцию. Почти одновременно с этим был вырезан и весь кайшаурский пост у Ломийской горы.

Во Владикавказе находился в то время донской казачий полк Рышкова (Рышкина?), который дожидался только спада вод в Тереке, чтобы пройти в Грузию. В эту пору общей смуты и неудач Цицианова под Эриванью, Грузия казалась находящейся в последней крайности, и князь Волконский приказал этому полку как можно поспешнее пройти в Закавказье, избрав для того путь по Куртонскому ущелью, по уверению жителей, безопасный. Осетины напали на полк в Девдоракской теснине и нанесли ему тяжкое поражение. Полк потерял всех своих лошадей и половину людей; шедшая с ними рекрутская партия потерпела также значительный ущерб.

Увлеченные рядом успехов, осетины двинулись на Ананур, присоединив к себе по пути хевсуров, пшавов, тушин и приглашая за собой все соседние горские племена. В то же время они призывали к себе из Имеретии грузинских царевичей Юлона и Парнаоза, братьев последнего грузинского царя Георгия. Царевичи отправились в путь, но около Цхинвала наткнулись на роту штабс-капитана Новицкого. Схватив в лесу грузинский пикет, Новицкий узнал, что царевичи ночуют в Шагарбели, и в ту же ночь с сорока егерями напал на деревню. Произошла рукопашная схватка, в которой Новицкий лично взял в плен царевича Юлона, едва не погибшего под штыками солдат. К несчастью, Парнаоз успел бежать и в несколько дней пробрался в Осетию. Царевич Юлон со всем его семейством был сослан на жительство в Тулу, а штабс-капитан Новицкий за свой отважный подвиг получил следующий чин и орден св. Анны 3-ей степени.

С появлением среди осетин Парнаоза восстание разгорелось с новой силой. Напрасно правитель Грузии генерал-лейтенант князь Волконский старался остановить мятеж, обещая прощение и даже щедрые льготы восставшим, - осетины отвечали требованием очищения от русских всей Военно-Грузинской дороги. Волконский понял наконец действительные размеры опасности и сам поспешил в Ананур, приказав идти за собой батальону Севастопольского полка, под командой шефа его, генерал-майора Талызина. Но благоприятное для действия оружием время было пропущено. Несколько безрезультатных стычек не принесли ожидаемой пользы, и войска, после короткого похода, возвратились в Тифлис, не выручив даже Ананура, который так и остался в блокаде. В то же время Севастопольского полка майор Мелло, стоявший с батальоном на реке Ломисе, был атакован неприятелем и, узнав об отступлении Волконского, самовольно покинул пост с такой поспешностью, что оставил неприятелю три орудия, составлявшие всю его артиллерию.

"Постыдное отступление это, - писал Волконскому князь Цицианов, - не может и не должно оставаться без заслуженного наказания". И оно было, действительно, и постыдно, и в высшей степени вредно. Оставление ломисского поста открыло осетинам все Ксанские владения и путь в Картли. Деревни князей Эристовых были разорены за преданность России, передовые партии мятежников доходили до Гори, опасность угрожала даже Тифлису.

Несветаев, бывший тогда до Владикавказе, понял, что вся сила осетин только в вызванной ими панике да в отсутствии со стороны русских единства действий и распорядительности; и с теми незначительными силами, которые не находились даже собственно под его командой, но которыми он мог воспользоваться, решил по собственному почину дать пример, как ни трудно было справиться с мятежниками и восстановить сообщения с Грузией. С шестью ротами Казанского пехотного полка он быстро двинулся в горы и, прежде чем неприятель опомнился, овладел Балтой, Ларсом, Дарьялом и, наконец, Казбеком. И только здесь авангард его, состоявший из одной роты Казанского полка и трех сотен спешенных донских казаков, под командой подполковника Быхалова, был атакован самим Парнаозом, спешно прибывшим от Ананура, но с честью отразил нападение. И пока Быхалов преследовал разбитого царевича по ущелью Терека, Несветаев захватил в свои руки Гудаурский перевал и, спустившись в Грузию, стремительно пошел на Ананур. На пути он получил известие, что капитан Матушевич, принявший команду над бывшим отрядом генерала Талызина, уже овладел Душетом и, разбив на Кейсхевских высотах главные силы осетин, подходит также к Анануру. Важное значение этого города, как пункта, в котором сходятся дороги из Кахетии и Картли, сознавалось издавна, и потому еще в старые годы здесь были построены и замок, и крепость.

Овладев Анануром, Несветаев отправил небольшие отряды по разным направлениям и в несколько дней не только совершенно восстановил сообщения по всей Военно-Грузинской дороге, но и очистил от мятежа все боковые горные ущелья. Участники осетинского бунта просили пощады, а покинутый всеми Парнаоз пытался бежать в Эривань. Но в сорока верстах от Тифлиса, на переправе через Куру в Демурчасалах, он был настигнут летучим отрядом князя Томаса Орбелиани и захвачен в плен вместе с тридцатью кахетинскими князьями, . которые все, вместе с Парнаозом, и были высланы в Россию.

Цицианов отдал должную справедливость Несветаеву, действия которого - по словам его донесения - были так не похожи на все, что делалось в этом крае до его приезда в течение целых трех месяцев, а государь пожаловал ему орден св. Владимира прямо 3-ей степени, минуя 4-ую.

Приехав в Грузию к своему полку, стоявшему по окончании персидской кампании в Караклисе, Несветаев тотчас обратил внимание главнокомандующего на смутное положение дел в соседней Шурагельской области, предлагая отторгнуть ее от Эриванского ханства и присоединить к России. Успех предприятия он принимал на личную ответственность и брался выполнить его с теми незначительными средствами, которые находились у него под руками. И обстоятельства, действительно, складывались в то время весьма благоприятно для выполнения его проекта. Случилось так, что Будах-султан, правитель Шурагеля, был вызван в Эривань и там задержан по приказанию хана, потребовавшего за него огромный денежный выкуп, а жители, со своей стороны, желали избежать этой уплаты и, по сведениям Несветаева, намерены были обратиться к князю Цицианову с просьбой о помощи. Воспользовавшись этим, Несветаев быстро вступил в Шурагель и занял главное селение Артик, где сын Будах-султана, а за ним старшины и народ беспрекословно присягнули на подданство русским государям. Донося об этом князю Цицианову, Несветаев вместе с тем готовился встретить трехтысячный отряд эриванского войска, уже подходившего к границам Шурагеля для выполнения ханского приказа опустошить владения несчастного султана. Несветаев, с батальоном Саратовского полка, встретил их в пограничном селении Талыни и разбил наголову, а храбрый капитан Матушевич, прошлогодний сподвижник его в Кавказских горах, преследовал бегущих до самых стен Эриванской крепости. Сам Несветаев без выстрела дошел до Эчмиадзина и занял тамошний знаменитый монастырь, построенный, по преданию, на там самом месте, где Ной впервые вышел из ковчега.

Несветаев нашел монастырь пустым: все драгоценные иконы, утварь и мощи угодников были из него вывезены. Только перед иконой Спасителя теплилась большая, украшенная драгоценными камнями лампада, возбуждавшая благоговейные чувства даже в мусульманах. Это был памятник пребывания здесь Надир-шаха, принесшего ее в дар христианскому Богу после чудесного своего исцеления от тяжкой болезни. Легенда говорит, что во время страданий он слышал во сне неведомый голос, повелевавший ему идти в Эчмиадзин и там перед иконой Спасителя помолиться о своем исцелении. Миссионер-католик, состоявший в то время при нем в качестве врача, конечно, горячо советовал ему это исполнить, и шах отправился в монастырь. Рассказывают, что шах, никогда прежде не бывавший в Эчмиадзине, узнал в иконе Спасителя ту самую, которую он видел во сне. Пораженный, он пал перед ней в молитве и выздоровел. Благодарный шах подарил тогда монастырю двенадцать деревень и прислал лампаду с повелением, чтобы она и день и ночь горела перед иконой. Шахские грамоты и самый фирман, свидетельствовавший о чуде, помещались в серебряном ковчеге, который хранился под мраморной плитой, у подножья чудотворного образа. Несветаев оставил этот исторический памятник в храме, но взял с собой разысканные им под грудой мусора: кусок дерева, по преданию, от Ноева ковчега, святое копье, которым был прободен Спаситель, и десницу святого Григория, просветителя Армении. Все эти святыни доставлены были им в Тифлис, где уже хранилась часть сокровищ этого первопрестольного армянского монастыря, вывезенных отсюда самим Цициановым при возвращении из-под Эривани.

Блистательная экспедиция доставила Несветаеву орден св. Георгия 4-ой степени. Но Цицианов не был доволен этой наградой и писал к государю, что "так как приобретение богатой Шурагельской провинции всецело принадлежит одному Несветаеву, который, имея под ружьем всего четыреста солдат, настоял на возможности занять столицу этой области - Артик, то будет справедливым наградить его и орденом св. Владимира 2-ой степени". "Сие одно, - писал он государю, - может поощрить этого поседевшего в вашей службе офицера к будущим еще большим подвигам, как генерала, уже известного всем нашим соседям. С тех пор, как в прошлом году штыки его открыли путь в Грузию, кавказские племена зовут его не иначе, как горским генералом".

С открытием персидской кампании 1805 года на Несветаева возложена были защита Бомбакской и Шурагельской провинций. К этому времени нужно отнести эпизод, о котором не сохранилось официальных известий, но ясный след которого остался в известном рассказе автора "Семейства Холмских" - "Быт русского дворянина".

Там рассказывается, что персияне, готовясь к войне, употребили все средства привлечь на свою сторону джарцев; и хотя эти последние еще не забыли уроков, данных им два раза Гуляковым, однако же вскоре мятежные шайки их появились вблизи русских границ, вероятно, со стороны Ахалцихе или Эривани. Князь Цицианов избрал Несветаева, чтобы дать буйным лезгинам новый урок. Получив предписание, Несветаев тотчас выступил со своим небольшим отрядом в поход, однако же послал к Цицианову просить подкрепления. К официальному рапорту своему он приложил частное письмо, в котором, объясняя князю затруднительность своего положения, между прочим писал, что, не говоря уже о многом другом, у него нет даже рому, с которым он привык пить чай.

Цицианов ответил ему следующим весьма характерным письмом.

"Ты просишь, любезный товарищ, или, лучше сказать, сердечный друг мой, подкреплений своему отряду. Но откуда и какие способы имею я исполнить твою просьбу? Ты сам знаешь, сколько у меня войска, с которым мне надобно хорошенько поколотить хвастуна, мятежного царевича Александра, Аббас-Мирзу и самого его почтенного папеньку, велемудрого шаха. Да и на что нужно генералу Несветаеву подкрепление? Он сам своей собственной особой может заменить несколько тысяч войска! И я так уверен в генерале Несветаеве, что ожидаю с посланным мной адъютантом известия о полной одержанной им победе. Ступай, благословясь, любезный друг, вперед и отваляй ты мне по-свойски этих мерзавцев-изменников. Они забыли славный, данный уже им Гуляковым урок. Повтори, брат, этот урок. Я знаю, что ты на свою руку охулки не положишь. Однако же я не во всем, о чем ты пишешь мне, сердечный друг мой, отказываю тебе: я тотчас послал к нашему маркитанту и велел взять последние оставшиеся у него шесть бутылок рома, которые и отправляю тебе на подкрепление. Пей, брат, на здоровье, да дай и мне самому право выпить за твое здоровье и громогласно воскликнуть: "Ура!" За здоровье молодца, храбрейшего из храбрейших, Несветаева. Истинно уважающий тебя..."

Прочитав это письмо, Несветаев немедленно пригласил к себе всех батальонных и ротных командиров, с которыми имел привычку совещаться перед каждым сколько-нибудь серьезным делом. "Ну, господа, - сказал он, - мы ожидали усиления новыми войсками нашего отряда, но вот все подкрепление, которое в теперешних чрезвычайных обстоятельствах мог прислать нам князь Павел Дмитриевич. - Он показал на бутылки с ромом. - Садитесь, напьемся чаю с этим подкреплением и подумаем, что нам делать".

Подали чай, закурили трубки, и таким образом открылся военный совет, на котором решено было не далее, как в эту же ночь, на рассвете, напасть на расположившиеся верстах в трех-четырех от русского лагеря толпы мятежников.

Когда военный совет был окончен, Несветаев собрал фельдфебелей.

- Завтра на рассвете, - сказал он им, - у нас будет славная пирушка. Объявить об этом в ротах, осмотреть кремни, отточить штыки, чтобы не было на них охулки; варить кашицу с мясом; перед ужином дать людям по славной чапорухе водки, после ужина - по другой и тотчас ложиться спать, чтобы собраться с силами. А что мы разобьем в прах и знатно отваляем бусурманов - говорить нечего: вы у меня народ работящий.

- Рады стараться, ваше превосходительство, -ответили в один голос фельдфебеля, - будьте спокойны, нам это не первоученка.

Прощаясь затем со своими гостями, Несветаев подтвердил ротным командирам, чтобы перед выступлением из лагеря прочтены были перед фронтом, как это непременно перед всяким сражением делалось в его отряде, молитва "Отче наш" и псалмы "Живый в помощи Вышнего" и "Да воскреснет Бог". Несветаев был очень религиозен и несколько суеверен и каждого солдата, поступающего в Саратовский полк, которого он был шефом, снабжал особой ладанкой с зашитым в ней рукописным псалмом "Живый в помощи Вышнего", строго наказывая носить эту ладанку на кресте и никогда отнюдь не снимать ее.

Как только стемнело, генерал сам обошел весь отряд, чтобы удостовериться, все ли сделано, как он приказал, шутил с солдатами, спрашивал, хорошо ли они ужинали, остры ли штыки, хорошо ли будут завтра работать.

Часа за полтора до рассвета отряд тихо выступил из лагеря и незаметно подошел к лезгинам. Четыре пушки, выдвинутые вперед, вдруг грянули картечью, затем барабанный бой, "Ура!" - и стремительное нападение. Полная, решительная победа была одержана без всяких потерь. Неприятель оставил на месте много убитых и раненых.

По окончании персидской кампании, как только неприятель был изгнан из русских пределов, Цицианов поручил Несветаеву сделать экспедицию вглубь Эриванского ханства, чтобы вывести оттуда Джафар-Кули-хана хойсского, искавшего русского подданства. Этот Джафар, некогда повелевавший всем Азербайджаном, был человек с большим влиянием в крае, и Цицианов справедливо полагал, что Эриванские курды, среди которых он кочевал тогда, никогда не выдадут его без боя. И Несветаев сознавал всю трудность предстоявшей задачи, но тем не менее принялся за выполнение ее со своей обычной энергией.

Выступив из Артика в глухую и ненастную осень, он подошел ночью восьмого ноября к укреплению Гечерлю и взял его приступом. Небольшая крепость, вздумавшая было защищаться, была разрушена, и Несветаев двинулся прямо на Амарат, в самое сердце курдистанского населения. Слух о чуме, появившейся в окрестностях этого города, заставил его, однако, изменить направление и идти к Араксу на Молла-Баязет, Шагриар и Калаархи. Все эти поселения, имея крепкие башни и замки вроде редюитов, находились в садах, обнесенных толстыми глинобитными стенами с бойницами, и потому представляли из себя небольшие крепости, которые приходилось брать не иначе, как штурмом. Несмотря на это, отряд в половине ноября, после жаркого дела, переправился на правый берег Аракса и, овладев укреплениями Асарск и Хайберклю, остановился в окрестностях Кара-Оглы. Туда к нему и вышли четыреста татарских семейств вместе с самим Джафар-Кули-ханом. Между тем наступила зима, глубокие снега завалили дороги, и обратный поход с переселенцами сделался весьма затруднительным. Подданные Джафара, собравшиеся наскоро, не имели при себе ни скота, ни хлеба и изнемогали от усталости и голода. Солдаты и казаки, сами утопая в снежных сугробах, несли на руках детей и сажали на седла женщин, охотно разделяя с ними скудный запас пищи. Сам Несветаев, желая показать пример подчиненным, отдал под больных верховую лошадь и шел пешком до самой границы. Среди всевозможных трудностей отряд дошел наконец до Талыни, где переселенцы и были оставлены на зиму уже в совершенной безопасности.

Спустя два месяца после этого памятного зимнего похода неожиданно получено было горестное известие о кончине князя Цицианова под стенами Баку, и Несветаев вызван был Гудовичем в Тифлис для командования всеми войсками, расположенными в Грузии. Имея в это время положительные сведения о жалком состоянии эриванского гарнизона, он предлагал не медля овладеть Эриванью, ручаясь за успех предприятия; к сожалению, новый главнокомандующий смотрел на дело иначе, и благоприятное время было упущено.

Между тем начались приготовления к турецкой войне, и Несветаеву, в начале 1807 года, поручен был отдельный отряд из пяти батальонов пехоты и двух казачьих полков для действия на левом фланге против Карса. Носились слухи, будто бы карсский паша при приближении русских войск намерен был сдаться, но безусловно доверять этим слухам было нельзя, так как

Карс имел слишком серьезное значение для всей Анатолии и был под особым надзором эрзерумского сераскира, который, конечно, принял все меры против подобной измены. Это была первоклассная крепость, правильно снабженная оборонительными средствами. И хотя тогда она и не имела еще грозных укреплений, возведенных в позднейшие войны, однако же была обнесена гигантскими стенами, за которыми стоял двадцатитысячный турецкий гарнизон, и внутри этих стен, на высокой скале, командовавшей всей окрестностью, устроена была цитадель, уставленная пушками. Шестьдесят орудий, грозно смотревших с передовых валов и фортов азиатской твердыни, не смутили, однако, Несветаева. Произведя рекогносцировку, он нашел положение Карса "еще не совсем неприступным" и решил штурмовать его со стороны Карабага.

Штурм начался двадцать пятого марта, в самый день Благовещения. Несмотря на страшный огонь с крепостных батарей, два батальона, под командой подполковника Печерского, овладели передовыми высотами и, ворвавшись в городской форштадт, взяли турецкую пушку. Несветаев с остальными войсками готовился поддержать своих смельчаков, но в это самое время получено было предписание от графа Гудовича отнюдь не предпринимать ничего против самой крепости, а ограничиться только занятием одного Карсского пашалыка и прикрытием границы. Несветаев отступил и стал около Гумри, нынешнего Александрополя.

"Не считайте, ваше высокостепенство, - писал он коменданту крепости, - чтобы я не мог взять вашего Карса. На сие я только не имел повеления. Я взял форштадт, но получил приказание отступить, должен был повиноваться. Пушка же, которую вы требуете обратно, взята военной рукой, а потому и возвращена быть не может".

Положение Несветаева у Гумри было между тем не из легких. Его четыре неполные батальона, ослабленные притом потерями в предшествовавших стычках, имели против себя двадцатитысячный турецкий корпус, формировавшийся, под предводительством эрзерумского сераскира Юсуп-паши, в Карсе. Гудович, уже отступивший тогда от Ахалкалаков, получил известие об этом в Цалке и тотчас же двинулся со всеми свободными войсками на помощь к Несветаеву. Но он был еще в пути, когда Несветаев, девятнадцатого мая, уже был атакован турками. Бой, начатый в передовых укреплениях, скоро перешел на улицы города и длился до самого вечера.

Батальоны Несветаева стойко выдержали бешеные атаки янычар, и к ночи неприятель отступил, понеся огромные потери. Но это был только авангард сераскира; сам он с главными силами подошел к месту битвы только на следующее утро. Расположившись верстах в семи от русского лагеря, он послал сказать Несветаеву, чтобы тот выходил с ним драться в открытое поле. Несветаев ответил, что будет защищаться в окопах.

"Угроза вашего высокостепенства истребить отряд, - писал он сераскиру, - беззаконна, ибо вы идете, объявляя, что у вас бесчисленные силы и артиллерия, а я могу вам сказать на это, что имею под ружьем только три тысячи войска. Теперь извольте на меня нападать, а Бог свою справедливость покажет".

Тридцатого мая сераскир вторично атаковал Несветаева. Жестокий бой длился девять часов кряду и кончился совершенным поражением турок, которые оставили на месте боя четыреста тел и главное сераскирское знамя.

Донесение об этой славной победе застало Гудовича все еще на пути, но оно мало успокоило его, так как имелись уже сведения, что к сераскиру идут значительные подкрепления из Курдистана. Опасение за участь Несветаева было так сильно, что граф не скрыл от государя "отчаянного" положения отряда и прибавлял, что возлагает свое упование только "на храбрость и опытность в военном ремесле генерала Несветаева".

"Каждый рапорт вашего превосходительства, -писал он в то же время Несветаеву, - дает мне доказательство, что в выборе вас я не ошибся. Я видел уже опыты вашей храбрости и ваших благоразумных распоряжений, а потому уверен, что вы удержитесь в Гумри до моего прибытия".

Торопясь на выручку, Гудович четвертого июня был уже в Бекане, оттуда отправил вперед всю свою кавалерию.

"Сейчас я получил известие, - писал он генералу Портнягину, - что Несветаев снова атакован в Гумри всеми сераскирскими силами. Спешите на помощь. Не теперь надлежит нам думать о выгодах людей и лошадей, когда долг и служба велят спасать товарищей".

Портнягин пошел на рысях, но дело окончилось прежде, чем подошли наши драгуны.

"Крайне сожалею, - писал Несветаев Портнягину в тот же день вечером, - что вы не подоспели к сегодняшнему делу. Я был так сильно и со всех сторон атакован Юсуф-пашой, что бой продолжался с десяти часов утра до шести пополудни. Турки ворвались было в Гумри, но были выбиты оттуда штыками кавказских гренадер. Должен благодарить Всевышнего, который хранит меня, и за скоростью ничего вам более писать не могу, а скажу только без лести, что Юсуф-паша в третий раз уже от меня со стыдом отступает".

Прибытие Портнягина, а вслед за ним и графа Гудовича, решило участь кампании. Разбитый наголову при Арпачае, Юсуф-паша бежал в Эрзерум, войска его рассеялись, и Турция вынуждена была заключить выгодное для нас перемирие.

Блистательные действия Несветаева в эту кампанию доставили ему орден св. Георгия 4-ой степени. Но, к сожалению, это были последние подвиги храброго генерала. В следующем году, когда войска собирались идти под Эривань, Несветаев приступил к укреплению русского тыла по долине реки Абаран, служившей в наших войнах всегда операционной базой. Но в это время он заболел желтой горячкой и семнадцатого июня 1808 года скончался в селении Караклисе. Надгробный памятник, воздвигнутый над его могилой, разрушило всесокрушающее время, но оно бессильно истребить из памяти кавказских ветеранов славное имя Несветаева.

Введение

ТОМ I

От древних времен до Ермолова

Содержание

КАВКАЗ

ЗА КАВКАЗОМ

Глава I. Грузия в ее историческом прошлом

Глава II. Эпоха персидского владычества в Грузии (Шах-Аббас)

Глава III. Занятие Тифлиса русскими в 1783 г.

Глава IV. Последние бедствия Грузии (Ага Мохаммед-хан)

Глава V. Персидский поход Зубова

Глава VI. Присоединение Грузии (Кнорринг и Лазарев)