В.А.Потто. Кавказская война. Том II. Ермоловское время. Глава ХXIX. Набег Джембулата

Василий Александрович Потто

Кавказская война

ТОМ II

Ермоловское время

Глава XXIX. Набег Джембулата

Осенью 1824 года, в то время как в Кабарде начинало мало-помалу разгораться восстание, привлекая к себе и внимание и русские силы, на правом фланге распространилась, необычная даже для этого испытанного несчастьями края, тревога. Поздно вечером четырнадцатого сентября прискакал к полковнику Победнову, заведовавшему частью Кубанского кордона, нарочный от известного лазутчика али-Мурзы с известием, что в горах, на небольшой речке Хунше, между верховьями Лабы и Урупа, стоит сам анапский паша со значительной партией черкесов и стягивает к себе все новые и новые силы. Али-Мурза знал это с полной достоверностью, потому что паша самого его требовал в свой стан, но только он уклонился от этого свидания, зная, что не добром для него может оно кончиться. Али-Мурза писал Победнову, что черкесы ждут только пушек, чтобы ворваться в русские границы, и что прежде всего они намерены напасть на Тахтамышский аул, разорить его и жителей угнать в горы.

Все это была совершенная правда. Паша был не прочь привести в исполнение угрозу, брошенную его чиновником в лицо Кацыреву во время августовской экспедиции, и пойти воевать русское побережье Кубани с тридцатитысячной турецкой армией. Но так как в его распоряжении тридцати тысяч турецких солдат на подобное предприятие быть не могло, то он собрал большие толпы шапсугов и абадзехов и с ними двинулся к Средней Кубани. Маскируя свои действия и намерения дипломатической перепиской о мирном улаживании прикубанских дел, он стоял теперь на Хунше во главе трехтысячной партии горцев, и к нему, действительно, шли со всех сторон все новые и новые толпы. Все враждебные действия его до сих пор ограничивались, однако, тем, что он напустил своих абадзехов и шапсугов на бесленеевцев, давших Кацыреву аманатов, и те в наказание подверглись полнейшему разорению.

Получив эти тревожные известия, Вельяминов почел нужным немедленно приехать на Кубань для личных распоряжений. В Тахтамышский аул он тотчас же послал роту Тенгинского полка, предписав полковнику Победнову стянуть туда же две сотни донских казаков, при двух орудиях конной артиллерии, и потребовать от самих тахтамышцев тысячу вооруженных всадников. Кацырев получил приказание быть со своим отрядом в совершенной готовности идти за Кубань, чтобы предупредить вторжение быстрым нападением на самое скопище.

Двадцатого сентября стало известно, что черкесы тронулись в поход, но куда они направятся — сведений не было, — горцы на этот раз держали свои намерения в величайшем секрете. Кацырев в то время был уже в Прочном Окопе и писал Вельяминову, что если известия о приближении закубанцев окажутся верными, то он немедленно двинется к ним навстречу. Вельяминов почел и здесь необходимым свое личное присутствие и спустя несколько дней был сам в отряде Кацырева. И вот двадцать восьмого сентября два батальона Навагинского полка, батальон тенгинцев, Кавказский и Кубанский казачьи полки. Хоперская и Моздокско-Гребенская сотни, при шестнадцати пеших и четырех конных орудиях, перешли под его предводительством Кубань, на несколько верст ниже Прочно-Окопской станицы, и заняли позицию на реке Чамлыке. Это движение сильного русского отряда заставило черкесское скопище воротиться и занять прежнее место на Хунше. Вельяминов, со своей стороны, второго октября передвинулся на Лабу со всем отрядом, к которому присоединились прибывшие сюда форсированным маршем из Кабарды: девятого числа — второй, а пятнадцатого и первый батальоны ширванцев.

Отряд стоял на Лабе в выжидательном положении, не имея никаких определенных известий ни о движениях, ни о намерениях неприятеля. Но слухи были тревожны. Говорили, что черкесы намерены, обойдя отряд либо горами, либо плоскостью между Лабой и Малым Зеленчуком, ударить на линию в тылу Вельяминова. Вельяминов сознавал, что дерзкое предприятие это может им удасться, и принимал свои меры. Он предупредил полковника Победнова, стоявшего у Тахтамыша, о грозившей опасности подробным сообщением и писал ему:

«Неприятель собирается в значительных силах, чтобы ворваться в наши пределы; я нахожусь с отрядом на Лабе и надеюсь не упустить его из виду, но так как черкесская конница может выиграть большой переход и появиться на Кубани прежде, чем я успею настигнуть ее, то вам, со своей стороны, нужно принять меры, которые поставили бы вас в состояние сражаться с закубанцами, если бы им удалось уйти от меня».

Победнов был достаточно силен сам по себе, но он мог еще рассчитывать на помощь заведовавшего другим кордонным участком полковника Исаева и действовать с ним, смотря по обстоятельствам, совокупными силами. Вельяминов послал и Исаеву точно такое же подробное извещение, предписывая и ему быть в постоянной и полной готовности встретить вторжение. А так как в районе Исаева находились селения Николаевка и Сенгилеевка, которые, как ближайшие к границе, более других подвержены были опасности, то в распоряжение его дана была еще рота пехоты и казачий резерв (две сотни с одним конным орудием), расположенный у редута Святого Николая, под командой полковника Луковкина. При первом известии о приближении партии к границе Исаев должен был снять все кордоны и образовать из них конный отряд в тысячу человек с двумя орудиями.

«Если бы неприятель и превосходил вас силой, — писал Вельяминов ему и Победнову, — то, имея на своей стороне артиллерию, вы можете сражаться не без выгоды. Нужно только спешивать по крайней мере третью часть казаков для прикрытия орудий и из-за них действовать конницей, пользуясь благоприятными к тому моментами».

Линия подготовилась, таким образом, дать отпор неприятелю, но неприятель не подавал никаких признаков наступления. Вельяминов стоял со своим отрядом на Лабе более двух недель, до восемнадцатого октября, почти в совершенном бездействии, тщетно ожидая движения черкесов на линию. Впрочем, Кацырев воспользовался этим временем для двух набегов на кабардинские коши и захватил в них более двух тысяч баранов.

Восемнадцатого октября отряд Вельяминова перешел за Лабу и расположился на речке Ходзь, ближе к горам, но и здесь слухов о неприятеле не было. Кацырев, между тем, сделал отсюда новый набег на махошевцев, но нашел аулы пустыми и захватил только двадцать четыре человека пленных и до семисот штук рогатого скота. Главным же результатом этого набега было то, что махошевцы и бесленеевцы прислали аманатов. От абадзехов потребовали также заложников, но те отказались. Вельяминов до времени оставил их в покое, удовольствовавшись отгоном у них до трех тысяч голов скота. Двадцать пятого октября Кацырев вновь попытался захватить врасплох абазинские аулы, но на этот раз бдительность неприятеля оказалась чрезвычайной, и движение отряда немедленно было открыто; сигнальные выстрелы один за другим поднимали жителей, и где ни появлялся Кацырев, он находил лишь пустые, безжизненные аулы. Все военные действия ограничились в этом набеге лишь тем, что какая-то партия, очевидно, следившая за отрядом, ночью подкралась к русскому пикету на речке Хамкеты и дала по нем залп, ранив двух навагинцев, и одного из них — смертельно. Нужно, однако, сказать, что самое присутствие за Кубанью отряда Вельяминова наносило черкесам весьма ощутимый вред уже тем, что семьи их, вынужденные в глубокую ненастную осень скитаться без приюта по горам и лесам, гибли если не от русских пуль, то от болезней и голода.

Ненастная осень сказывалась, между тем, и на русском отряде. Повсюду, кругом него, стояла такая невылазная грязь, что движения артиллерии представляли неимоверные трудности, а проводники, при малейшей попытке отряда передвинуться в глубь черкесской земли, единогласно утверждали, что чем дальше туда, тем дороги будут грязнее и хуже. Продолжать поход при таких условиях оказывалось решительно невозможным, и отряд восемнадцатого числа возвратился в Прочный Окоп, потеряв во всю эту длинную экспедицию двух раненых в набеге на Хамкеты.

Но закубанцы только до тех пор и не отваживались идти на линию, пока Вельяминов стоял в их земле, угрожая их семьям и имуществу. Но едва отряд, вынужденный осенней распутицей, вернулся на Кубань, как из земли абадзехов показалась большая партия горцев. Не прошло и трех дней после вступления Вельяминова в Прочный Окоп, как партия эта была уже в верховьях Лабы, откуда быстро перенеслась на Малый Зеленчук, и там остановилась. Силу партии определяли в шестьсот-восемьсот всадников; здесь были беглые кабардинцы, предводимые восемнадцатилетним юношей, князем Измаилом Касаевым, и абадзехи, которых вел старый известный наездник Джембулат Айтеков-Болотоко. Ближайшей целью партии было помочь Росламбеку Бесленеву уйти со своими аулами от Каменного Моста в Закубанские горы, а в случае возможности ворваться и в самую Кабарду, чтобы увести оттуда мирные аулы.

Вельяминов немедленно сделал распоряжение о сосредоточении войск на Малке, а полковнику Победнову предписал быстро двинуться к Каменному Мосту и захватить аулы Росламбека, если неприятель еще не перешел Кубань; в противном же случае — возможно скорее и кратчайшим путем идти или на Малку к кабардинским аулам, или же, соображаясь с обстоятельствами, преследовать неприятеля по тем направлениям, которые он примет. Предписание это отправлено было из Прочного Окопа третьего ноября и, как увидим, уже не попало в руки Победнова.

Неприятель, между тем, подвинулся ближе и стал в аулах темиргоевского князя Мисоста Айтекова, сидевших над Кубанью. Владелец этот считался одним из преданных России людей, а между тем, прикрываясь именно этой преданностью, он, несмотря даже на вражду, издавна существовавшую между ним и Джембулатом, подвел его партию к русским пределам. И тут произошли трагические обстоятельства, которых ни ожидать, ни предвидеть было невозможно.

Исаев и Победнов, получая известия о постепенном приближении неприятеля к Кубани, передвинули и собранные ими отряды: Исаев — к Беломечетскому посту, Победнов — к Тахтамышскому аулу. Третьего ноября сотник Фетисов, ездивший из отряда Исаева с партией казаков к самому Зеленчуку, дал знать, что неприятель в значительных силах вышел из мисостовых аулов и тянется к Кубани. Исаев тотчас поскакал в Тахтамыш, рассчитывая соединиться с Победновым и общими силами встретить врага на переправе. Но уже на пути он получил от Победнова два извещения: первое, что неприятель переправляется через Кубань, второе — что он, Победнов, вступил с ним в сражение. Последнее, по донесению Вельяминова, «было ложно». Исаев уже был в трех верстах от Тахтамыша, торопясь на помощь и удивляясь, что не слышит выстрелов, как прискакал от Победнова третий казак и сообщил, что неприятель повернул влево, на Воровсколесскую станицу. Исаев понесся наперерез, рассчитывая предупредить черкесов и занять станицу прежде, чем подойдет туда скопище. Было темно, когда он проскакал уже покинутый казаками Соленоозерский пост, и в самую полночь прибыл в Воровсколесск. Здесь о неприятеле не было даже и слухов. Исаев решился ждать света. Между тем, происходило вот что. Неприятель приблизился к Кубани третьего ноября, около десяти часов утра, и начал переправу, всего верстах в пяти от Тахтамышского аула, где находился Победнов во главе двух рот пехоты и четырехсот казаков с четырьмя орудиями. Если бы Победнов, как и следовало ожидать, бросился к переправе с казаками и конными орудиями, приказав следовать за собою туда же и пехоте, то, без сомнения, уже одним пушечным огнем он мог бы остановить неприятеля. Но Победнов, почему-то представлявший себе неприятеля в громадных силах, не решился идти навстречу и пропустил его на русскую сторону без выстрела, не сделав даже шагу из Тахтамышского аула. Черкесы спокойно переправились и мимо Тахтамыша шагом потянулись к Соленым озерам. Они проходили так близко от отряда Победнова, что по ним сделано было несколько пушечных выстрелов. Партия, однако же, не прибавила шагу. Когда она уже миновала пост и взяла направление между Воровсколесской станицей и Кумским редутом, Победнов наконец вышел из своего аула и направился по ее следам. Черкесы понеслись крупной рысью; Победнов с казаками и конной артиллерией, оставив пехоту, пошел также рысью, стараясь не упустить неприятеля из виду.

Из Тахтамышского аула вместе с Победновым выехал и ногайский князь Муса Тагаев со своими узденями, на пути подошли еще ногайцы с князем Салибеем Мансуровым, а на Соленозерском посту к отряду присоединился еще командир Донского казачьего полка полковник Луковкин с двумя сотнями донцов, сотней Кавказского линейного казачьего полка и конным орудием. По командой Победнова составился теперь отряд, не уступавший неприятелю в числе, но имевший на своей стороне огромное преимущество в конной артиллерии. Но и тут Победнов не подумал о быстром наступлении. Достигнув Соленоозерского поста, он расположился отдыхать, а потом, когда стемнело, и совершенно остановился, «не взяв в соображение, — как говорит Вельяминов, — что неприятель, сделав в этот день около двадцати верст более его, продолжает идти все далее и далее».

Таким образом, Победнов дал неприятелю все средства отойти от себя на значительное расстояние — и уже без всякой помехи разорять и грабить русские селения.

Пройдя мимо Воровсколесской станицы, занятой в то время уже Исаевым, черкесы разделились: Джембулат с абадзехами двинулся вправо, Касаев с кабардинцами — влево, чтобы соединиться под деревней Сабля и напасть на нее одновременно с двух разных сторон. Одно ничтожное обстоятельство испортило, между тем, все планы Джембулата. Приближаясь к Сабле и рассчитывая накрыть ее совершенно врасплох, абадзехи с изумлением увидели перед деревней большие бивачные огни; слышен был шум, говор, неясно мелькали тени солдат. Партия остановилась в нерешимости; очевидно, намерение ее было открыто и уже взяты предосторожности. Нужно сказать, что грозное войско, которое увидели горцы, была безоружная партия рекрутов, поздно пришедшая к деревне и расположившаяся бивуаком. И вот эта-то безоружная партия, представлявшая черкесам случай взять несколько сот человек лишних пленных, спасла Саблю от беспощадного погрома. Абадзехи не могли себе представить, чтобы русские военные команды в столь близком расстоянии от Кубани могли ходить без всякого оружия; они стали пятиться и неожиданно наткнулись на большой конный табун, ходивший на пастьбе и принадлежавший жителям Тахтамышского аула. Обрадованные, они дали залп из ружей и, повернув табун, погнали его на речку Барсуклы.

На залп немедленно прискакала и другая партия кабардинцев. Видя, что абадзехи уже имеют добычу, Касаев не хотел следовать за ними с пустыми руками и бросился на Шошины хутора, лежавшие в двух верстах от большой дороги, как раз на половине пути из Сабли в Александрию. Кабардинцы напали на них уже на рассвете четвертого февраля, но здесь они наткнулись на сборный пост из двенадцати казаков линейцев и нескольких донцов, под начальством Волжского линейного полка зауряд-хорунжего Федотова. Волжцы не дали захватить себя врасплох — и меткий залп заставил кабардинцев отшатнуться. Вторая атака была не более удачна, бесполезно лишив кабардинцев еще нескольких человек убитыми и ранеными. Но когда толпы наступавших поколебались и готовы были бежать, молодой, пылкий Касаев пустил в ход нагайку — и кабардинцы остановились. Часть их спешилась, другая на лошадях пошла в обход, чтобы не выпустить живым ни одного казака. Волжцы видели, что наступила для них решительная минута, и, не помышляя о плене, стали готовиться к смерти. Пока пешие горцы вели открытый приступ, конные зажгли сзади плетни, и пламя отрезало казакам отступление. Гибель волжцев стала неизбежной. Мужественно отстреливаясь и отбиваясь шашками, они переходили от одного плетня к другому, но пламя, захватывавшее все большее и большее пространство, повсюду настигало их; наконец и отступать стало некуда. Тогда закипела отчаянная последняя сеча. Храбрый Федоров, выхватив длинный кинжал, первым врезался в густую толпу неприятеля — и первый пал, в куски изрубленный шашками. Волжцы и донцы не отстали от своего начальника — и честно все сложили свои казацкие головы в этом неизмеримо неравном бою: из двадцати человек пятнадцать были изрублены, пять брошены кабардинцами тяжко израненные, — и когда подоспела помощь, один из них также уже отошел в вечность. В плен никто не дался, только лошади, одежда и оружие казачье достались кабардинцам.

Уничтожив пост, горцы бросились в дома, и через полчаса весь хутор был уже разбит, разграблен и сожжен дочиста. Из хуторян шесть человек были зарезаны, четверо ранены, семнадцать попали в плен. И кабардинцы быстро соединились с Джембулатом.

Гам битвы и пожар в Шошинском хуторе вызвали, между тем, повсюду тревогу. Находившаяся в Александрии казачья команда линейного Хоперского полка и донцы, под командой есаула Попова, немедленно отправились на выстрелы. Табунщики известили о нападении черкесов генерал-майора Султана Менгли-Гирея, и тот, быстро собрав до двухсот ногайцев, также поскакал по следам неприятеля, но, к сожалению, в отряде его было не больше пятидесяти человек, исправно вооруженных, а остальные не имели ни ружей, ни шашек. Менгли-Гирей живо напал на след неприятеля, но в ожидании помощи со стороны русских войск следовал за ним стороною. Есаул Попов также настиг горцев у речки Барсуклы и также, не решаясь один ударить на сильного неприятеля, ограничивался только наблюдением. Горцы шли, между тем, шагом, часто останавливаясь, видимо готовые отстаивать свою добычу. А в то время как происходила катастрофа на хуторах и малые команды следили неприятеля, большие казачьи отряды Исаева и Победнова спокойно отдыхали, один в Воровсколесске, другой недалеко от Соленых озер.

Только около полудня четвертого февраля Победнов, оставив в степи, по причине усталости лошадей, конное орудие и при нем сотню кавказских казаков, появился опять в виду неприятеля. С ним было два конных орудия, пятьсот донских казаков и до сотни ногайцев. Князья Салибей Мансуров и Муса Таганов первые заметили, что хищники гонят табун, в котором было не менее трех тысяч лошадей, и, не раздумывая, гикнули на неприятеля со своими людьми, к которым скоро присоединилось еще человек тридцать калаусских ногайцев. Султан Менгли-Гирей, видя это смелое нападение, со своей стороны приказал сыну своему, Аслан-Гирею, с пятьюдесятью всадниками скакать к ним на помощь. И вот вся эта смелая ватага, не превышавшая общей численностью ста человек, сделав на скаку залп, врезалась в середину неприятеля. Мурза Салибей Мансуров получил при этом тяжкие раны и на следующий день скончался в родном ауле, убит был также один ногаец и пять ранены.

Пока шла эта схватка, другие ногайцы успели обскакать табун и, отхватив большую часть его, завернули влево, прямо на казачью команду Попова, которая, таким образом, и сама была втянута в дело. Видя, что абадзехи уже окружают ногайцев, чтобы снова отбить табун, казаки кинулись вперед и, затуманенные пылью, очутились между двумя большими толпами хищников. Неизбежность гибели заставила было их попытаться перескочить назад, через речку Барсуклы, но берега были круты и утесисты, и только самого Попова вынесла его добрая лошадь. Прижатые к берегу, казаки мгновенно спешились и по казачьему обычаю стали в грозном выжидательном положении.

А на соседних высотах, «хладнокровно», как выражается Вельяминов, стоял отряд полковника Победнова.

Родожицкий рассказывает, что один из казачьих офицеров под градом неприятельских пуль прискакал к Победнову с просьбой помощи. Полковник не только ответил ему выговором, как он осмелился с горстью казаков броситься на столь многочисленного неприятеля, но угрожал даже Сибирью. Офицер возразил, что его долгом было защищать своих, несмотря ни на какую многочисленность врагов, и что неизвестно еще, кто из них прежде попадет в Сибирь, — он ли, свято исполнивший долг свой, или полковник, стоящий в бездействии, когда на глазах его гибнут храбрые люди. Благородный офицер повернул коня и поскакал к оставленным товарищам. Горцы пересекли ему путь, и он пал, расстрелянный пулями и изрубленный шашками.

К сожалению, Родожицкий не называет имени храброго офицера, Вельяминов также не говорит о нем в своей реляции, и имя, которое должно бы быть славно, подобно тысяче других имен исчезло для потомства...

А окруженные казаки, между тем, отчаянно бились с наступавшими на них абадзехами — и все до одного полегли на месте. Двенадцать хоперцев, один казак Волжского полка и десять донцов заплатили жизнью за честное исполнение долга. Из всей команды спаслись двое хоперцев: Лучкин и Назаренко, жестоко израненные и брошенные горцами на поле сражения.

Так кровавый набег Джембулата стоил русским трех храбрейших офицеров и до пятидесяти лучших казаков и ногайцев, не считая крестьян.

Уничтожив горсть геройских защитников и отбив обратно табун, Джембулат на глазах Победнова спокойно переправился через Куму и там остановился кормить лошадей. Подвигаясь шаг за шагом, отряд Победнова опять сблизился с неприятелем. Тогда храбрый Аслан-Гирей и другие ногайские мурзы не выдержали и вновь одни ударили на хищников. Половина неприятельской партии села на коней, чтобы встретить ногайцев, и те, подавляемые силой и не поддержанные Победновым, вновь вынуждены были отступить. Бешеная атака стоила им опять двух убитых князей, братьев Дженаевых, и двух простых всадников.

Вечерело, когда вся неприятельская партия, преследуемая одними ногайцами, спустилась к Подкумку и потянулась лесистым ущельем, между Бургусантским укреплением и Открытым постом.

Полковник Победнов, проводив неприятеля до самого Подкумка, повернул отсюда со всем отрядом на Хохандуковское укрепление и здесь, уже шестого ноября, нашел предписание Вельяминова от третьего числа о захвате аула Росламбека на Кубани. Об исполнении распоряжения этого, данного при совершенно других обстоятельствах, казалось бы, теперь нечего было в думать, но Победнов тотчас взялся за него и двинулся к Каменному Мосту. Росламбекова аула он, разумеется, не застал, но этим движением уже окончательно выпустил из вида Джембулата, которому еще мог преградить путь на самой Кубани.

Одни ногайцы долго еще преследовали неприятеля и затем разъехались по домам. Полковник Победнов также возвратился к Тахтамышу.

Действия Исаева во все это время были еще бессвязнее, бесцельнее и страннее, чем действия Победнова.

В Воровсколесске, куда он третьего ноября попал вследствие сообщений, доставленных Победновым, отряд его простоял до полудня следующего дня, все поджидая новых известий. Но известий не было, а между тем, стоило только выслать разъезд — и он, отъехав от станицы несколько верст, услышал бы гул ружейной перестрелки, и тогда Исаев мог бы подоспеть еще к делу, происходившему неподалеку от него, около Кумского редута. Только перед вечером от Победнова пришло наконец известие, что неприятель идет на Круглолесскую, а вслед за ним — другое, что он повернул на Саблю. Окончательно спутанный, Исаев признал за лучшее идти на Кубань, к Верхне-Барсуковскому посту, чтобы там отрезать горцам отступление, и, таким образом, в роковую ночь с четвертого на пятое число он был далеко от кровавых происшествий на Куме. Но не успели здесь казаки расседлать лошадей, как третий казак известил, что Победнов сражается около Кумского редута, то есть там, откуда только что ушел Исаев. Исаев поспешно двинулся обратно, опять через Воровсколесск, и прибыл к Кумскому редуту в восемь часов утра пятого числа, то есть тогда, когда неприятель уже давно был за Кумою. Теперь оставалось Исаеву одно — открыть сообщение с Победновым. Но измучив напрасно лошадей и людей и потеряв всякую надежду найти неприятеля, он повернул в Баталпашинск и распустил отряд по квартирам в то время, когда неприятель еще был в русских границах и стоял в вершинах Подкумка.

Несвоевременный роспуск отрядов Исаева и Победнова лишил линию и последней возможности сделать какой-либо отпор неприятелю, если бы он вздумал возвратиться для новых предприятий. Но Джембулат, конечно, не подозревал истины и новых предприятий не замышлял. Достигнув Подкумка, он не решился идти на Малку, уведомленный, что там встретил бы другие войска, действительно прибывшие туда по распоряжению Вельяминова, и, довольный первым успехом набега, отказался от дальнейших приключений.

Двадцатого ноября Вельяминов отдал следующий приказ:

«Уклонение войска Донского полковника Победнова от сражения не позволяет иметь к нему ни малейшего доверия, а потому кордон, состоящий под его начальством, поручается командиру Кубанского казачьего полка подполковнику Степановскому. Не более похвалы заслуживают и действия полковника Исаева, который употребил все искусство, чтобы не встретиться с неприятелем. Подобные действия также не внушают доверенности, и кордон, находящийся под его начальством, поручается войска Донского войсковому старшине Грекову Четырнадцатому».

Победнов, нужно думать, сам хорошо понимал значение своих поступков и, стараясь маскировать их, посылал Исаеву извещения о том, где и когда он «вступал в сражения» с неприятелем, пытаясь этим путем оправдать свои действия в глазах и подчиненных и начальства.

Через несколько дней после описанных событий в Георгиевск приезжал, по словам Родожицкого, один офицер из бывшего отряда Победнова и рассказывал, что Победнов просто был обманут своими лазутчиками, уверившими его, что позади Джембулата идет другая, вдвое большая партия и что будто бы Победнов потому только и не решился действовать энергично, сберегая силы для нового, сильнейшего врага. В этом же смысле Победнов сделал официальное донесение о событиях и изложил в нем факты неверно.

«Ваше Высокопревосходительство, — писал Ермолову Вельяминов по этому поводу, — без сомнения заметите в донесении моем некоторое несходство с донесением полковника Победнова. Оно происходит оттого, что действия свои описывает он не совсем чистосердечно. Сведения, собранные мною от посторонних лиц, объяснили мне все обстоятельства сего происшествия». «Надеюсь, — прибавляет он далее, — что заменившие их в командовании кордонами подполковник Степановский и войсковой старшина Греков Четырнадцатый в подобном случае сделают что-нибудь лучшее, уверен будучи, что хуже сего ничего сделать невозможно».

Дерзкий набег Джембулата, прекрасно рассчитанный и, нужно думать, основанный именно на личных качествах Победнова и Исаева, о которых Джембулат имел возможность собрать положительные сведения, мог бы нанести еще больший ущерб линии, если бы горцам удалось разорить и деревню Саблю, а это бы случилось неминуемо, если бы не подошла туда рекрутская партия из Ставрополя. Жители в Сабле так перепугались угрожавшего им бедствия, что наутро, когда уже миновала всякая опасность, они разбежались и собрались не прежде, пока не поставили к ним для охраны небольшой отряд пехоты с пушкой.

Суровый Кацырев, конечно, не мог смотреть равнодушно на то унижение, которому подверг линию Джембулат, и задумал ответный набег.

В декабре, перед Рождественскими праздниками, проведя накануне весь вечер с Вельяминовым, он внезапно выехал из станицы куда-то по своим делам — и не вернулся домой. Все были встревожены участью храброго офицера, но на следующий день узнали, что он уже за Кубанью с казачьими сотнями, которые приготовил в нескольких верстах от станицы так скрытно, что даже самые приближенные к нему люди, не говоря уже о прочноокопских жителях, ничего не подозревали. Кацырев сделал набег на темиргоевские пастбища и отбил у Мисоста Айтекова тысячу лошадей. Это было Мисосту наказание за его вероломное поведение.

Введение

ТОМ I

От древних времен до Ермолова

Содержание

КАВКАЗ

ЗА КАВКАЗОМ

ЧЕРНОМОРСКОЕ ВОЙСКО

КАВКАЗСКАЯ ЛИНИЯ

ТОМ II

Ермоловское время

Содержание

Предисловие